Ph_publ_egoyan

А. Егоян

СЕМЬ ЦВЕТОВ МУЗЫКИ

 

За строительные кадры. 1978. 2 июня

 

В центральных и ленинградских газетах не раз писали о творчестве художника А. В. Ланина, о его работах, связанных с цветомузыкой. Несмотря на то что идея цветомузыкального искусства, основанного, вообще говоря, на точном соответствии звука определенному цвету, освящена для меня авторитетом А. Н. Скрябина, она оставалась лишь идеей из области кибернетического эксперимента, но не искусства, и ассоциировалась в моем представлении с досужими разговорами об ЭВМ-композиторе, ЭВМ-шахматисте, о кинетическом искусстве.
Конечно, эта идея может быть развита до строгой теории, непогрешимой на всех этапах: если любое музыкальное произведение, отражающее пусть самые сложные эмоциональные состояния, воспроизводится в оркестре медными, стальными, деревянными и прочими инструментами в полосе определенных частот, выраженных числом (например, от 20 до 14 тысяч герц), то почему бы не расчленить эту полосу на ряд участков (число которых зависит от возможностей аппаратуры), пропустив симфонию через электронный анализатор, не присвоить затем каждом участку определенный источник света? Психологи давно заметили, что определенный цвет вызывает у разных людей один и тот же эмоциональный отзвук, имеет своего рода «эмоциональную константу». Если соединить синхронно музыкальные и цветовые «константы», можно оптимизировать живое восприятие слушателя-зрителя.
Но именно эта логика казалась мне несовместимой с логикой искусства, говорящего языком образов, сложных ассоциаций, тонких и неведомых нам эмоциональных связей. Можно ли математизировать и даже известными средствами программировать живое человеческое восприятие?
Но, с другой стороны, вспомним замечательное определение Л. Н. Толстого: «Искусство есть деятельность человека, состоящая в том, что один человек сознательно, известными внешними знаками, передает другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их». Заметьте — «сознательно, известными внешними знаками». Так, может быть, в данном случае речь идет о новом, более эффективном художественном средстве, сплаве языков музыки, живописи и пластики?
Август Васильевич предложил мне посетить его мастерскую и увидеть цветомузыкальную установку в действии.
— Что же нам на пальцах спорить? — сказал он, мягко улыбнувшись. — Ваши рассуждения о цветомузыке — тоже сплошная логика. Дополните их «живым человеческим восприятием».
А. В. Ланин работает на кафедре рисунка, живописи и скульптуры в нашем институте; я много слышал о нем как о художнике, и именно живописные его работы интересовали меня больше всего. Нет нужды говорить о том, что я в тот же день побывал в его мастерской.
Художник показывает выполненную им структурную композицию, представляющую собой сложное переплетение белых плоскостей, граней каких-то сложных объемных фигур.
— Пластическое решение композиции должно соответствовать музыкальному произведению, иначе внесет полную дисгармонию.
Август Васильевич ищет переносную розетку, щелкает тумблером электронного анализатора; я же, с трудом оторвав взгляд от приложенных к стенам многочисленных холстов на подрамниках, изучаю композицию, на которой увижу музыку.
Но пока я ничего не вижу. Мне пока ничего не говорят ни старенький проигрыватель с «танцующей» на нем пластинкой фирмы «Мелодия», ни стянутый веревками пучок проводов, уходящий в недра анализатора, ни эта композиция, начиненная невидимыми цветными лампами. Рассматривая ее «колючую» поверхность и думая о том, каким клеем соединены эти фигуры, я то и дело бросаю взгляд на обращенные к стене холсты и предвкушаю удовольствие от созерцания привычного для меня языка живописи, которая заговорит после окончания этого электронного спектакля. Я знаю, что живопись — это призвание А. В. Ланина, дело всей его жизни. Уже, наверное, ее можно связывать не с цветомузыкой, а с музыкой красок. Обуреваемый нетерпением, я и не замечаю, что, глядя на композицию, думаю о идее, а глядя на холсты, я не вижу холста как такового, как грубую ткань, а вижу спрятанное от глаз произведение искусства.
Опустилась на пластинку головка звукоснимателя и «затанцевала» вместе с ней, а я не могу отделаться от ощущения, что являюсь участником психологического эксперимента.
И вот зазвучали первые фразы музыкального отрывка. И одновременно ожила композиция! В такт музыке замерцали внутренним светом грани этого организованного объема, ставшие теперь цветовыми пятнами, наделенными трепетной динамикой и явно ощущаемой предметностью. Грозные басовые аккорды, сопровождаемые лирической темой, пронизанные беспокойством, наполненные драматическим ожиданием чего-то непоправимого, но неизбежного, — все это сопровождалось… нет, не сопровождалось, а сплеталось воедино со зрительным восприятием цвета — фиолетового, красного, желтого, голубого — и вызывало сильный эмоциональный отзвук. Каким-то чудом композиция превратилась в эстетически организованное пространство, в котором жил цвет, подвижный и предметный, несущий в себе образы музыкального отрывка.
Будет преувеличением сказать, что я сразу изменил свою точку зрения. Нет, даже во время демонстрации я, кажется, не забывал о технической стороне дела. И все же, бросая взгляды на пластинку и стараясь «схватить» соответствие между цветом и высотой звука, я быстро возвращался к панно, словно боясь пропустить малейшие нюансы разворачивающегося передо мной драматического сюжета.
Лишь потом я вспомнил, что сама музыка, так же как и композиция с ее склеенными гранями, перестала существовать, как не существовал холст привлекавших меня картин. Я ожидал услышать музыку и, как иллюстрацию к ней, цвет, но не услышал ни того, ни другого. В душе запечатлелись образы музыкального отрывка, мне рассказали о них на новом языке, он мне понятен, я чувствую его и зрительным и слуховым восприятием.
Откуда-то появляется Август Васильевич и выключает проигрыватель.
— Эта модель довольно примитивна, — как-то совсем уж буднично говорит он, — здесь всего три канала. Но число их можно увеличить. Соответственно увеличивается и цветовой диапазон. Например, в «Красной гвоздике» сценарием предусмотрено 18 каналов.
По его проектам осуществлены цветомузыкальное панно магазина «Электроника» на пр. Гагарина в Ленинграде, панно гостиницы «Турист» в Риге, зал при магазине-салоне «Электроника» в Воронеже.
Художник разработал проект грандиозного памятника Октябрьской революции «Красная гвоздика», который уже утвержден и будет установлен в Архангельске. Здесь же в мастерской мы видим модель композиции «Русь. Революция. Социализм», цветомузыкального полиэкрана «Лениниана».
А вот на цветных фотографиях — целый комплекс связанных между собой структурных цветомузыкальных павильонов «Жизнь» («Детство. Юность. Зрелость. Реквием. Апофеоз»).
— Здесь открываются громадные возможности структурно-пластического решения пространства. Можно использовать и полифоническое звучание. Вполне разрешима и проблема обратной связи, когда интенсивность образов координируется с помощью датчиков с интенсивностью восприятия.
Его работами интересуются и архитекторы, и врачи, и специалисты в области психологии.
— Не кажется ли вам, — говорю я, — что язык этого… комплексного искусства слишком интенсивен, что он, пожалуй, ошарашивает зрителя?
— Более того, он в чем-то и агрессивен. Но ведь любое искусство в какой-то степени агрессивно. Художник сознательно использует все доступные ему средства искусства, чтобы интенсифицировать язык картины и передать зрителю свои чувства и мысли. Все зависит от того, в чьих руках оно находится.
…А ожидавшие меня холсты я все-таки увидел. Это были портреты, большие полотна «Даная» и «Солнечное затмение», отмеченные тончайшим реализмом и в то же время наполненные цветовыми образами, сложной структурой предметных ассоциаций.
Многое здесь взято из концепций цветомузыки, которая, как говорит художник, для него уже пройденный этап. Их можно рассматривать часами…
Но об этом разговор особый.